— Да, я был на траурной церемонии. Сестра покойного, миссис Августа Кокборн, попросила приехать, дать ей кое-какие советы насчет завещания. Каверзная штука, эти бумаги о правах наследников.
— Так в самой смерти канцлера ничего подозрительного?
— Ничего, слава Богу, — беззаботно бросил сыщик. — Так когда было бы удобно навестить вас и просмотреть газеты?
— Завтра днем, если вас устроит, лорд Пауэрскорт. А можно упомянуть в новостях, что вы расследуете убийство Артура Рада?
— Вам — можно, — доверительно улыбнувшись, сказал Пауэрскорт. — Хотя я не предполагаю обнаружить в этом деле какую-либо связь с таинственными четвергами архидиакона. Тут все значительно серьезней.
Патрик Батлер покидал ресторан, ликуя и торжествуя. Приезд едва ли не лучшего британского детектива в Комптон — какой материал! «Лондонская ищейка берет след комптонского киллера»… Пожалуй, такая удача перекроет досадную немоту о деталях смерти хориста. Патрик взглянул на часы: без нескольких минут четыре. Если заставить себя шагать медленно (ох, тяжкая задача для его натуры!), то на чай к Энн Герберт заявишься как раз с боем колокольных курантов.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт ланчем остался очень доволен. Удалось добиться своего: в новостях «Графтон Меркюри» мелькнет, что он занимается убийством певчего. Надо надеяться, убийца это прочтет. Пауэрскорт почувствовал себя этаким матадором-пикадором на корриде в Испании. Сейчас мы раззадорим быка. Вот сэр Фраэнсис выезжает на жаркую арену Мадрида или Барселоны всадником в коротком алом плаще. Под ногами чистый песок — скоро его зальет кровь испустившего последний вздох животного, а может — самого тореадора. С трибун несется хриплый рев. Пикадор Пауэрскорт дразнит могучего быка, ловко уклоняясь от огромных рогов, пронзающих знойный воздух. Бык атакует. В решающий момент появляется матадор… Детектив, правда, не герой корриды, но у него та же задача: расшевелить, вывести на себя противника. Пусть только комптонский убийца начнет действовать, а там, быть может, это чудовище ошибется.
Леди Люси ждала мужа у главного входа в собор. Высокий фронтон по праву слыл одним из величайших средневековых скульптурных ансамблей. Когда-то фигурами, изваянными из местного известняка, были заполнены сотни и сотни ниш. Теперь — после эпохи Реформации и долгой гражданской войны, когда во имя пуританских принципов идолы католиков нещадно крушились солдатами армии Оливера Кромвеля, — статуй осталось меньше половины. Фронтон развернулся зримым монументальным словарем христианского вероучения. Над входом двенадцать апостолов с особо выделенной группой четырех евангелистов. Направо от входной арки сцены Ветхого Завета, налево — Нового. Выше, по чину соответственно заслугам перед верой, ряды святых и епископов. Еще выше композиция «Воскресения», чтобы взирающие снизу паломники могли наглядно ощутить путь сквозь пространство и время, от земного к вечному. И небеса над венчающей фронтон фигурой возносящегося Христа, как райское блаженство за пределами каменной тверди.
Скользящий по скульптурному фронтону взгляд Пауэрскорта вдруг замер. Что, если опустевшие ниши нынче «украшают» останки двух без вести пропавших комптонских певчих? Обмазали тела в сутанах мелом или алебастром, после чего установили вместо поверженных святых? Впрочем, от этой смелой догадки все-таки пришлось отказаться ввиду технической сложности подобной операции и невозможности провести ее незаметно.
— Люси, — сказал Пауэрскорт, взяв жену за руку, — у меня был прекрасный ланч, но, согрешив чревоугодием, необходимо омыть душу умилением святой вечерни.
Войдя, они пошли по правому боковому нефу. Со стен смотрели изображения старинных епископов. Под плитами покоились местные феодалы. Пауэрскорт остановился в капелле щедрого дарителя Роберта, лорда Уолбека, лежащего на каменном саркофаге с огромным каменным мечом. Этот лорд, как рассказывал декан, выстроил здесь в свое время специальный приют для монахов, коим завещалось вечно служить мессы за упокой его души. Здание приюта стоит до сих пор. Детективу представилось, как бы все было, не случись переворота Реформации. Наверное, и в 1901 году монахи ежедневно дружной вереницей тянулись бы через церковный двор в эту соборную капеллу помолиться за лорда-благодетеля. Или уже закончились бы денежки? Сколько надо было оставить, дабы заупокойные мессы продолжались по сей день? Держал ли лорд в уме точную дату Второго пришествия, рассчитав сумму, достаточную до рокового срока, но не более?
Леди Люси потянула мужа присесть на скамью в глубине хоров. Внизу из паствы находились лишь две согбенные престарелые дамы, которым трудновато было подняться наверх.
«Смири сердце свое, обнажи душу и откройся Господу, владыке милостивому и милосердному…»Со словами зазвучавшего псалма у Пауэрскорта мелькнуло видение огня, сжигавшего тело Артура Рада. Службу вел еще незнакомый Пауэрскорту молодой каноник, говоривший с легким валлийским акцентом. Декан начальственно наблюдал. Кресло епископа пустовало. Хор продолжал петь. Детектив заметил, что его место отмечено старинной памятной табличкой, запечатлевшей прозаическое имя «Билтон». Люси, как подобает, досталось нечто более романтичное: на спинке ее сиденья значилось «Алтарный Брат Меньшой». Пауэрскорт огляделся, ища, где же «Алтарный Брат Старшой», но это имя вслед за половиной статуй на фасаде исчезло.
Грянул хор. «Cantata Domino» — «Хвала Господу»:
«Славлю Бога моего на струнах арфы, восхваляю трубным громогласием, песнею своею зову: явись предвестием вечного блаженства, о Господь царства Твоего!»
Детектив разглядывал убранство хоров. Небольшой крытый балкон был полон старинных, искусно вырезанных из дерева ангелов — ангелов поющих, играющих на арфах, дующих в трубы, даже бьющих в барабан. Прямо напротив места декана поместился один деревянный ангел без инструмента, с положением явно выше прочих (должно быть, дирижер).
Пауэрскорт почувствовал, как Люси затрепетала при первых звуках хорала Генри Пёрселла. С тревогой и мольбой она взглянула на мужа — что ее так взволновало, он не знал. Наступило время сокровенной, святой молитвы.
— Господи всеблагой, всемогущий, — с особенной проникновенностью воззвал валлийский голос, — ниспошли благодать епископу нашему, декану, всем пастырям собора, неустанно пекущимся о спасении вверенных им душ. Вышней милостью помоги верно служить Тебе, осени навек Твоим благословением.
Пауэрскорт поймал себя на некоторой неприязни к молодому канонику, просившему Господа благословить здешних духовных лиц в то время, когда одного (а может, и нескольких) из них убили, причем в последнем случае преступление совершено прямо на территории собора. Что же делать Господу всеблагому, если убийцей окажется кто-то из пастырей? Вряд ли все-таки милость Всевышнего беспредельна.
По нежному, но твердому настоянию леди Люси супруги Пауэрскорт терпеливо ждали, пока не уйдут певчие, пока не удалятся еле-еле одолевшие ступеньки и потихоньку проследовавшие через хоры к выходу две престарелые дамы с молитвенниками. При столь мизерной пастве, подумалось Пауэрскорту, перспективы у христианства в Комптоне невеселые. Впрочем, известно, как шли службы в основанной здесь когда-то обители бенедиктинцев. На их моления, особенно полуночные, вообще никто из мирян не являлся.
— И как тебе это? — сдвинув брови, придержала мужа за рукав леди Люси, едва они вышли из собора.
— Что именно, Люси? По-моему, все было как обычно.
— Мальчики певчие, Фрэнсис. Как тебе показались эти бедные дети?
— Ну, я полагаю, им в среднем около двенадцати. Старшему лет четырнадцать, а младшему не больше восьми. Рост, соответственно возрасту, разный. Белокурому малышу даже приходится петь, стоя на скамье, иначе его не увидят. Одеяние согласно ритуалу красно-белое. Все ребята создают (явно ложное) впечатление набожности, скромности и примерного поведения. Я что-то упустил, Люси?
— Иногда, Фрэнсис, ты бываешь просто невозможным. Мысли твои где-то витали, ты не заметил самого главного буквально у себя под носом.